Даша Бундина: Невесомость и лидерство

Интервью #людиSDE

Интервью берет Анна Турчанинова, техподдержка Елена Запара, расшифровка Мария Холодова, редактор Алия Брей

А.Т. Давай начнем с самого интересного – где ты находишься сейчас?

Д.Б. Я сейчас в Крыму, В Коктебеле. Мы просто уехали в Крым. Я понимала, что изоляция будет не на неделю и не на две, а на месяц, на два. Честно говоря, мы родителям написали в марте, когда всех отправили на изоляцию, что "друзья, до конца мая". Не зная заранее, сколько это продлится, я думала, что мы возьмем с запасом. Но, оказывается, взяли впритык. И я подумала, что раз так – то поедем-ка мы в Крым. Сели в машину и поехали.

А.Т. То есть ты все-таки знала, что надолго уезжаешь?

Д.Б. Да.

А.Т. Молодец! Как ты быстро это сообразила, пока не закрылся мост. У меня тоже была такая идея, но я не смогла.

Д.Б. Да, я опасалась, что нас сейчас где-нибудь развернут или еще что-то, и удивилась, как мы спокойно доехали. В Крыму карантин попозже начался. Сначала мы были у друзей в Севастополе, но это город все же, хоть море и рядом. А я хотела в Крым, а это не Крым. И мы поехали в Симеиз, а до Симеиза думали в Ялте остановиться, но в Ялте уже начали шарахаться от москвичей.
И мы переехали в Коктебель, потому что вспомнили, что в прошлом году мы были здесь у замечательных людей. И я подумала, что лучше жить неопределенное время с хорошими людьми. И мы вообще ни разу не жалеем, что мы здесь.

А.Т. А что в школе у вас сейчас?

Д.Б. В школе нас... мы учимся. Мы организовали онлайн обучение. Ну как онлайн – мне кажется, что это и не онлайн и не дистанционное. Мы поставили задачу – поддерживать контакт с ребятами и очень бережно относиться к родителям и к детям в этот период, помочь родителям, снять с них по возможности какую-то нагрузку, и занять детей. Но при этом профанацией заниматься не хотелось. Поэтому мы организовали индивидуальные занятия по русскому и математике, а историю и биологию мы делали в зум-формате. Круги наши мы решили оставить понедельничные и пятничные, чтобы сохранить форму и было ощущение что – ну да, школа, просто она переехала теперь в дом к каждому...

А, и флейты! У нас музыка – это флейта. Флейта оказалась очень эффективной. Вот ребята играют классно, ну и русский и математика идут... Знаешь, еще появилась возможность очень пристально посмотреть на уровень детей. И теперь мы видим, кто может самостоятельно заниматься, а кто нет. Мне кажется, онлайн обучение – это больше самостоятельное.

А.Т. А скажи для общего понимания, сколько у тебя детей, какого возраста?

Д.Б. Когда мы вошли в невесомость (как мы назвали период изоляции), было 24 ребенка, четверых по дороге потеряли. Я думала, что есть риск потерять больше.

А.Т. А возраст какой?

Д.Б. Первый класс, и самые старшие ребята сейчас пятиклассники.

А.Т. А как быстро вы в это вошли? Или ты уже все организовала, пока здесь была?

Д.Б. В Москве организовала. Последнюю неделю, когда народ сел на изоляцию добровольно, мы продолжали работать. Мы работали до того момента, пока государственные школы не закрыли. Тогда мы поняли, что надо переходить на зум, организовали это, составили расписание, и я со спокойной душой уехала.

А.Т. А какое у тебя вообще личное отношение ко всем этим онлайнам, к самому дистантному обучению? Тебе это скорее нравится или скорее не нравится?

Д.Б. Сначала у меня это вызвало отторжение. То есть я думала, ну все, хана школе. Мы не онлайн школа, потому что в моем понимании для онлайн школы нужна платформа, материалы, подготовка, и нужно время, чтобы это организовать. Но поскольку у меня требования к себе и к тому, что я делаю, высокие, то я подумала: ну как мы это за два дня слепим на коленке? Но мои меня успокоили и сказали: «Даш, слушай, ну если выбирать между совсем ничего не делать и что-то делать, поддерживая с ребятами контакт, то лучше выбрать второе». И я чуть-чуть выдохнула и подумала что, тогда так и сделаем. В целом, я понимаю, что мы – не онлайн обучение, на поток это ставить мне бы не хотелось, и не хотелось бы самой организовывать онлайн, потому что мне нравится живой контакт с детьми и со взрослыми.

А.Т. Как ты думаешь, что-то оставишь из онлайна?

Д.Б. Мы ловко научились пользоваться зумом, и теперь я понимаю, что если кто-то уезжает на месяц или даже на две недели и просит ему лекции по биологии и по истории записывать, то раньше я считала, что порушится какая система. А сейчас я думаю иначе. И дети уже к этому привыкли, и это будет нормально, если кто-то будет участвовать на дистанте. Что касается самого онлайн обучения, то есть дети, которые... не то, что, созданы для онлайна, – которым очень комфортно, заниматься из дома. Они умеют самоорганизовываться, у них возникает мотивация. Я видела таких детей у нас, причем разного возраста. Один мальчишка ушел в этом году в четвертый класс и прям расцвел. Он ходил такой из вежливости, все это терпел, а сейчас создал себе огромное расписание и ходит на все лекции. В общем, он счастлив. Девчонка одна ушла в седьмой класс, увлеклась танцами, и она умеет это организовывать, и получает кайф от этого. А я, собственно за то, чтобы получать удовольствие от всего... Такое, не поверхностное, а глубинное, когда тебе не надо себя ломать и заставлять постоянно. Конечно, "любишь кататься – люби и саночки возить" – не отменяется. Но постоянно это делать... когда-то надо и кататься. Вот это процентное соотношение "кататься" и "саночки возить" должно быть в сторону удовольствия. Поэтому сейчас мы посмотрели на ребят, и по некоторым видно, что они могут. Это старшие в основном. Он может сам заниматься, может поддерживать с учителем контакт, и не нужно привлекать родителя, чтобы он ему помогал. Но у младших детей, конечно, большое включение родителей.

Самоорганизация

А.Т. Ты уже не первый раз говоришь, что не все дети могут онлайн, не все дети могут самоорганизовываться. Вот от чего это зависит – это какое-то природное качество, или возраст, или что это?

Д.Б. Мне кажется, это природное качество.

А.Т. То есть кто-то может сам организоваться, или сам учиться?

Д.Б. Сам организоваться. Он понимает, что ему интересно, у него есть этот – это вот дурацкое сухое – познавательный интерес. И ему охота самому делать. И вот мальчишка, про которого я говорила, даже когда он у нас уроки прогуливал, он прогуливал их красиво. Он шел в мою комнату и вырезал там целые замки из бумаги, и я понимаю, что это деятельность абсолютно равноценная истории, например, которую он сейчас пропускает, или русскому.

А.Т. И что это за качество? Он прогуливал красиво, и это значит, что он знает, чем он хочет заниматься на истории?

Д.Б. Да, он знает, чем он хочет заняться. И ему можно предлагать множество вариантов веером, и он будет выбирать. А есть ребята... знаешь, если другую крайность взять, кто из массовой школы приходит, например, они совершенно не могут – большинство из них – совершенно не могут самоорганизовываться. Когда появляется свободный час – замена, и ты приходишь в этот поток и говоришь: "Слушайте ребята, есть час. Какие предложения, что делать?" И те дети, которые с нами уже давно, у них сразу варианты. Не куча, но три варианта точно есть.

А.Т. Но подожди, это общее место, про какое-то расшколивание, а от чего зависит это умение занять свой свободный час красиво?

Д.Б. Ты знаешь, мне кажется, те, кто может с малолетства взять, первый класс, второй, третий – это природное. А потом уже можно это и взрастить. Это можно воспитать.

А.Т. Или наоборот, как бы...

Д.Б. Загасить. Можно, да.

Что формирует человека?

А.Т. Мы к этому вернемся, для меня это очень интересный вопрос на тему природных качеств. А вообще как ты думаешь, если в конце концов посмотреть на человека, то какая часть в нем зависит от каких факторов? То есть, например: наследственность, воспитание, удача, случайные события, что-то еще?

Д.Б. Мне кажется, что в каждом человеке есть и то, и то. Но в ком-то, например, больше наследственности, и ему можно что-то дать, но чуть-чуть. А в другом этой наследственности немного, и надо давать много. С другой стороны, это – к чему идти. Если бы был какой-то эталон, к которому надо ребенка дальше привести, то да, наверное, так.

А.Т. Хорошо. А в тебе, например, если рассматривать тебя под микроскопом, то, как ты думаешь, что повлияло на то, какой ты стала? То есть я правильно понимаю, что у каждого по-своему?

Д.Б. Есть, есть какие-то качества, которые прям вот они, они есть.

А.Т. А у тебя, что повлияло больше всего на то, какой ты человек? Ну не больше всего, а в соотношении, допустим. Я вижу такой круг, разделенный на сегменты...

Д.Б. Наверное, очень многое было наследственное. Конечно, среда имеет большое значение и все вокруг... Но мне кажется, что у меня есть какие-то штуки, которые, например, мне не нравятся, даже не то, что не нравятся, с которыми жить не так просто, как я сейчас уже понимаю. Это те, которые я начинаю в себе видеть и чуть-чуть менять, либо признавать и жить с ними и не ругать себя за них.

А.Т. Это то, что от рождения, да?

Д.Б. Да, да. Есть там, упрямство, например. Я ужасно упрямая, и принимать чужую точку зрения мне очень тяжело и сложно. То есть я-то себя считаю умнее всех, и это, мне кажется, с рождения. Сказать, что как-то подпитывали, что я умнее всех – этого не было.

Но одно дело понимать умом, что все люди разные. А когда ты это затертое слово осознаешь, когда ты это принимаешь где-то внутри себя, в груди, то тогда тебе уже не хочется с ними спорить, отстаивать свою точку зрения, тебе интересно, что думают другие люди. И вот эта часть уже начинает меняться. И я безумно рада, что уже подошла к этому этапу.

А.Т. Подожди! Из-за чего меняться? То есть что является факторами, следующими после наследственности, которые тебя трансформируют?

Д.Б. Люди, с которыми я общаюсь. Люди и события. Знаешь, есть такой лагерь "ЛиС", Вадим Злотников его делает для подростков, – расшифровывается как "Люди и События". И мне эта тема очень нравится, то есть в нашей жизни имеют значение люди и события. То, что помогает узнать что-то новое, любопытство удовлетворить. Ну, то есть для меня всегда люди. Я сейчас понимаю – в моем детстве, в школе и в музыкальной школе это были очень классные люди.

А.Т. Сейчас мы с этой стороны и зайдем! Потому что я думаю, сейчас, для начала спрошу Дашку, где она училась. Потом думаю: я же сторонник альтернативной концепции, может быть, через десять лет уже будет и бессмысленно спрашивать людей: что ты закончил, какой у тебя диплом? А может быть, правда, надо спрашивать: какие люди тебе встретились? Но ты коротко скажи, сколько тебе лет, из какого ты города, и где ты училась.

Д.Б. Слушай, а мне кажется, что это важный вопрос, где училась. Ну не персонально я, а в принципе человек. Я выскажу свое отношение и к высшему образованию, оно у меня меняется, но вот на сегодня у меня, например, вот такая мысль, но она может поменяться {смеется}, если какое-то событие произойдет, я каких-то людей встречу или что-то прочитаю. Для меня книжки еще имеют большое значение.
Сколько мне лет? Сорок два. Отличный возраст. Родилась я... Знаешь, в паспорте у меня написано: "Поселок «Заветы Ильича» Пушкинского района Московской области". В Заветах я родилась, а потом мы переехали в город Железнодорожный. Не знаю, не полюбила я его почему-то, не считаю его вообще своим местом. Место, где мы жили, называлось Кучино. Оно было известно тем, что до того, как его назвали Кучино, оно называлось Обираловка. А Обираловку упоминал Лев Николаевич в «Анне Карениной», она там бросилась под поезд. Там интересное место. Он засекреченный город, поэтому и с таким названием, не очень. А так там усадьба графа Рябушинского, остатки ее, с обсерваторией.

А.Т. А кто у тебя родители по профессии?

Д.Б. Инженеры. Родители закончили Бауманский, и очень хотели, чтобы я тоже пошла в Бауманский. Мне хорошо давалась математика, это мой любимый предмет был. Но я рассудила так, что математика же мне нравится, и лучше пускай она будет на уровне "нравится". Как бы, знаешь, если я пойду ею заниматься, то она мне разонравится, вот такие у меня мысли были в 16 лет. Поэтому все, что связано с математикой и с Бауманским, я даже не рассматривала. А поскольку это были... что это были? 90-е это были! 94-й. Вокруг была бедность, и с едой дома тоже были проблемы у родителей-инженеров, то и цель-то у меня была получить такую профессию, в которой можно заработать денег.

А.Т. Подожди, то есть ну это такая обычная инженерская семья небольшая? А у тебя есть братья или сестры?

Д.Б. Да, у меня брат есть, младше на три года. И я еще хотела быть журналистом – мне казалось, что это очень романтично, но мама сказала: "Ну, журналист – это не профессия". И в общем как-то родилось слово "юрист". И тут еще "Санта-Барбара" сериал был, и там Мэйсон такой, и я вспомнила буквально пять лет тому назад, что, черт побери, я же фильм смотрела! Там прекрасный Мэйсон был адвокатом! Вот что повлияло на мой выбор! (Если бы я смотрела "Доктора Хауса", то я бы точно пошла врачом.) И я выбрала юридический, прошерстила все институты, где есть факультеты. Конечно, в топе у меня был Университет, и на втором месте Академия. В Университет я сходила на курсы подготовительные, я туда ходила – не прошла, и испугалась. Я, знаешь, ну вот не в тех местах рискую. Но там, где надо получить гарантированный результат, то я высчитываю и действую очень осторожно. И я подала документы не на дневной, а на вечерний факультет в Академию, и прошла туда легко. Учитывая, что у меня еще медаль была, школьная. У меня была серебряная медаль. Вот там характер мой как раз проявился. Я не получила ее. Демонстративно не пошла получать, потому что мне казалось, что мне ее дали совершенно несправедливо...

А.Т. Это все в Железнодорожном было?

Д.Б. Да.

А.Т. Почему несправедливо?

Д.Б. Медаль не дали девочке одной, которой должны были. Она очень классно училась, но ей не дали, потому что дали какой-то другой, за которую попросили. И вот это меня так расстроило, и я поняла – да не, что за бред какой-то! И так я и не получила эту медаль. Ну и плюс еще была какая штука – выпускные экзамены, которые мы писали, русский и математику. Меня зачем-то позвали в школу и попросили переписать, начисто. То ли я запятую где-то не поставила. И я это почувствовала как какое-то унижение. Подумала, во-первых, математику я написала хорошо, и зачем мне вот это надо было делать? И русский то же самое, то есть я переписывала ровно свою работу. Зачем это – мне было непонятно, и меня это возмутило... И я не пошла за медалью. Но, тем не менее, я пользовалась аттестатом, в котором написано "выдана медаль".
Ну вот, я поступила в Академию государственную юридическую, у меня получилось.

А.Т. На вечернее. То есть ты пошла куда-то работать сразу?

Д.Б. Да. Я очень хотела работать. Сначала девочка с курса пристроила в рекламу... Это больше курьерская работа была, наверно. Рекламу на билбордах согласовывала, надо было поставить штук двадцать пять печатей. Вот я ходила по инстанциям и ставила эти печати.

А.Т. А вот коротенечко скажи, какие дальше были работы?

Д.Б. Дальше я поработала секретарем в компании, которая... собственно, там, где я и познакомилась со своим мужем-бенгальцем – в компании, где бенгальцы были хозяева. Их тогда было много в Москве. Они занимались импортом продуктов. Я была секретарем, но когда мой начальник надолго уезжал домой, то я фактически выполняла роль директора. Я знала, что делать, и коллектив был небольшой, очень дружный. Но директор, когда возвращался, очень ловко указывал мне мое место. На встречах он говорил: "Даша, принесите нам чай или кофе", что в мои обязанности не входило. И это меня выносило конкретно, но что ж делать – надо было делать.

А потом я пошла в правозащитный фонд работать уже юристом – по специальности. Это было на четвертом курсе, я только тогда подумала, а чем же, собственно, юристы занимаются? В институте про это не рассказывали. При том, что у нас был очень прикладной институт, в отличие от Университета. Но в Университете давали классную теоретическую базу, и на всех ребят-юристов, с которыми я потом встречалась, можно было с завистью смотреть. Вечерний факультет, с другой стороны – люди работали уже, кто где. Это был другой состав. На дневном больше такая молодежь – не то, чтобы золотая, но молодежь...

А.Т. Вот тут на минуточку стой. Убаюканная твоим голосом, я вспоминаю эти 90-е, это целый, конечно, мир был, который ушел. Интересно, что мы помним это в таких подробностях – это было двадцать лет назад. Давай посмотрим с другой стороны. А что твои родители говорили? Они вообще тебя как-то вели, как-то тебя направляли? То есть они какую-то образовательную, воспитательную цель относительно тебя имели?

Д.Б. Да ко мне родители относились всегда, как к взрослому человеку. С рождения, с малолетства.

А.Т. То есть ты решила в школе не брать медаль, решила пойти на юридический... Получается, человек действует исходя из обстоятельств. Я тоже выбирала и пошла на журфак в такой же теме: отличница по всем предметам и куда пойти? На журфак. Вот я во всех предметах хорошо понимаю – буду писать обо всем на свете. То есть, получается, мы плывем... Причем, нам уже восемнадцать, двадцать лет, да. И в какой момент происходит понимание того, что ты хочешь делать в мире? У меня это как-то параллельно живет: с одной стороны, твоя история мне не только абсолютно понятна – это и моя история. С другой стороны, когда я смотрю на своих детей, или на детей вообще, и на себя в зеркало, я все время думаю: "Не спать! Думай о том, что ТЫ хочешь, зачем ТЫ здесь. Какая разница, что "Я вообще-то хотела в Бауманку, но решила в Бауманку не ходить и всплыл юридический" – это какие-то внешние события, которые тебя ведут.

Д.Б. Да.

А.Т. Вот вопрос – когда и как же появляется собственно призвание человека? Его самопонимание? Не призвание, это высокопарная вещь, а понимание себя, зачем я здесь, что я здесь, как я хочу, вот это...

Д.Б. Мне кажется, во-первых, оно меняется. И такое понимание железобетонное, что я хочу быть вот этим, это мое призвание – мне кажется, в очень редких случаях это бывает у людей. То есть, понимаешь, по звездам мне не надо работать юристом, а у меня это хорошо получалось. И дальше бы хорошо получалось. Но зачем-то судьба привела меня к детям, в школу. При этом я не скажу, что это был мой выбор. Так сложились обстоятельства. А юристом – мне повезло. Я как-то приходила в Хорошколу, мне устроили лет семь назад собеседование, сказали, что там нужен директор. А оказалось, им не директор нужен был, а завхоз, и я сказала: "Знаете, ребята, что-то не про то". И мне там как раз Плахотников сказал: "Послушайте себя. Вы говорите все время: это случилось, вас туда привело. Вашей воли там не было?" И меня это тогда, знаешь, очень смутило, я сразу же подумала: какая-то я ни рыба, ни мясо, то меня туда привело, то сюда привело. Сейчас я понимаю, что нет, ничего подобного. Я столько принимала решений, делала, бросалась куда-то в омут... Я называю это не "бросалась в омут", а просто делала. От моего волеизъявления многое зависело, просто есть еще и некое везение.

Когда я в правозащитной организации работала, там была достаточно непростая тема. Это был, и потрясающе, что он до сих пор существует, «Фонд "Право Матери"», там защищают права родителей погибших военнослужащих. И меня посадили на дела уголовные. Было разделение: кто-то помогал получать пенсии, пособия, кто-то в суды гражданские ходил, а была такая работа, когда ты общаешься с прокуратурами и говоришь, что: нет, мальчишка этот не самоубийством закончил свою жизнь, потому что по всем признакам это не самоубийство; это либо доведение до самоубийства, либо убийство. Дальше мне эта тема стала страшно интересной, и я в нее впилилась. Я читала книжки по судебной медицине, по медицине, по инфарктам всяким. Помню слово оттуда "вилочковая железа" – то, что у мальчиков есть, а в какой-то момент атрофируется, а если не атрофируется, то какие-то проблемы возникают. И я вот этим всем занималась, и мне это было очень интересно. Каждый раз, когда я чем-то занимаюсь, мне это интересно.

Это я к чему? Мне повезло в том, что тогда были тусовки правозащитников. Тогда к ним было немножко другое отношение, нежели сейчас. Организовывались всякие семинары и тренинги для молодых юристов, мы ездили в Питер и Польшу. И в Польше я повстречалась с человеком, Марк Новицкий, кажется, его фамилия. Он польский правозащитник, достаточно известный, и он рассказывал про права, про защиту прав. Но в нем было очень много человеческого, в том, как он про это рассуждал. И меня вот это зацепило. Собственно, по такой системе учатся в Англии, в Америке – все сейчас, в отличие от нас. И я подумала, что да, я хочу выступать в судах, это так романтично, это так здорово. Живость ума там нужна, логика, складывать факты, анализировать, решать задачи – вот, наверное, что ключевое. Как в математике – надо было решать задачи. И вот это мне очень интересно.

А.Т. Как ты понимаешь, меня интересует вопрос роли воспитания, образования в судьбе человека, и что тут принадлежит ему, а что принадлежит внешней среде, обстоятельствам, людям и так далее. Я себе так представляю: человек двигается, может быть, и благодаря внешним событиям, людям, у тебя еще и книги. Он, может быть, двигается и благодаря этому, делает выбор в момент этой встречи. Что-то нравится – ты этим занимаешься, что-то не нравится – ты этим не занимаешься. Ты же не все принимаешь, что есть, извне. Какое тут соотношение? Благодаря чему ты движешься?

Д.Б. У меня высокая степень любопытства и любознательности. Она должна быть, да. И я делаю то, что мне нравится. И поэтому я понимаю детей в школе, понимаю, что невозможно заставить человека. И у меня по такому же принципу общение с учителями, взрослыми. То есть делает человек то, что ему нравится, то, что его вдохновляет, то в чем, он на драйве. И когда у меня, например, кто-то из учителей спрашивает: "А на какую тему лучше сделать?" Я говорю: "Это твое". И когда у нас замена урока, я наловчилась туда ставить детей. Я прихожу и говорю детям из четвертого класса:

– Кто готов провести урок у первоклассников?

– Я готов.

– А что делать? У них сейчас по расписанию математика или русский?

– По расписанию математика. Но ты делай то, что хочется делать, то, что тебе интересно делать, то, что ты готов с ними делать.

– А можно я с ними в настольную игру поиграю?

– Да. Ты будешь делать это с удовольствием?

– Да.

– Отлично.

На удивление, иногда, когда я предлагаю ребятам – делайте то, к чему сейчас у вас душа лежит, человек берет, например, и проводит английский. Английский, когда он на своем-то английском не очень... Или высказывает, что ему что-то не нравится. Раз, и детям проводит это. И там такая у них идеальная дисциплина, все слушают, потом спрашивают: "А он у нас еще раз будет?"

То есть основное. У меня нету инструкций в школе, я не люблю это все, совещания всякие. Вот сейчас совещания есть – ну как совещания, мы называем это взрослый круг. И за пять лет это первый раз, когда мы систематически и технологично встречаемся. Просто после детского круга мы остаемся и обсуждаем что-то. И я поймала себя на мысли: "Боже, в оффлайне-то у нас всего этого не было". Но мы и так постоянно общались. Поэтому удовольствие для меня даже жизнь школы. Я понимаю, что внутри меня есть эта штука и я ее очень берегу. Потому что если вдруг что-то с ней случится, я не смогу себя заставлять. Я умею себя заставлять, но очень недолго. То есть я знаю, что оно продлится, но дальше я эту энергию поднакоплю и вообще все расфигачу.

О лидерах, лидерстве и партнерстве

А.Т. Открою секрет – я вообще сейчас очень благодарна всей этой ситуации, карантину и возможности поговорить. Я, собственно, когда еще пыталась к тебе в гости приехать...
Давай перед этим привет Оксане Заболотной. Оксана, привет!

Д.Б. Оксана, привет!

А.Т. Это наша бывшая коллега и наша нынешняя подруга, которая сейчас в Греции живет на острове и очень в тему островов. Человек, который прошел огромный путь от мегабизнесвумен до хоумскулинга – такого, конечно, тоже бизнесового.

Д.Б. Кстати, у Оксаны интересно поспрашивать про обучение там.

А.Т. Очень интересно. Я тоже собираюсь это сделать. Я собираюсь раскрыть тему географических островов – поспрашивать людей на географических островах, как там жизнь. Это я к чему – я собиралась к тебе приехать и поговорить вживую, и только благодаря таким обстоятельствам выдается не просто время, а какое-то настроение сейчас думать. Я прямо благодарна этому периоду. И я думаю сделать по итогам всего этого книгу, назвать ее "Разговоры". Потому что такой возможности разговоров почему-то не бывает в обычной жизни. Я первый раз говорю об этой своей идее.

Давай, знаешь, какую тему затронем. Я понимаю, что потом, может быть, через какое-то количество шагов, ты оказалась менеджером, потом топ-менеджером, потом в крупной коммерческой компании – не просто крупной, я имею в виду компанию "Росбилдинг", в которой мы обе работали. Мы почему-то не встретились, может быть, разошлись по годам. Я была там начальником отдела обучения, откуда и началось у меня все это, я так понимаю. Я писала там диплом в этот момент по андрогогике (обучению взрослых), это был год 2005 или 2006. Для меня эта компания осталась примером лучшей коммерческой компании. То есть если бы эта компания продолжала жить, то она бы и сейчас что-то новое применила – то, что нужно, а то, что не нужно, не применила бы. Это была самая такая здоровая коммерческая компания, которую я вообще видела. Согласна ли ты со мной?

Д.Б. Да. Мы с тобой по годам, видимо, разошлись, потому что я Анитку родила в 2003-м, и вышла в "Хорус".

А.Т. Ты застала еще лучше годы, чем я, годы расцвета-расцвета. В общем, я к чему? В то время мне казалось, и почему я, собственно говоря, ушла в конце концов из найма – потому что я неминуемо выгорала. Я работала два–три года на каждой работе, полностью вкладываясь в это. Я была мать-одиночка, я работала по 12 часов в сутки. Это было для меня такое – вклад, вклад, вклад. И у меня еще модель была такая, что есть лидеры. И у нас там были лидеры, на которых стоило равняться, настоящие такие ребята, которые знают, что хотят, как это сделать, профессионалы, вкладывают, мотивированные и так далее. И меня эта лидерская модель раз за разом выжигала. Потому что это one way ticket – ты либо сам туда стремишься и становишься таким, и в конце концов вся твоя жизнь становится... Я не то, чтобы за деньги работала, а чтобы быть лучше, за то, чтобы достигать лучшей эффективности, за то, чтобы меньше хаоса становилось в жизни. За какую-то правильную идею.

Но вот эта лидерская модель эффективности – она для меня из одной какой-то области. Ну, например. Ты хочешь построить дом. Ты хочешь лучшего профессионала, который тебе его спроектирует, потом ты собираешь лучшую команду, которая его строит, – ты все это умеешь оценивать. Потом ты лучший менеджмент применяешь, покупаешь лучшие материалы и в конце концов этот дом. Но каждый раз эта цель оказывалась обманчивой. Я до фига вкладывала, чтобы было лучше, но потом оказывалось, например, что этот дом не нужен, или что это не мой дом, или какая-то еще история.

Сейчас у меня совершенно другой подход к организации процесса и мне интереснее горизонтальные партнерские модели. И у меня к тебе вопрос: где в жизни есть место лидерству? А лидерство для меня – это когда ты смотришь на кого-то, или все смотрят на тебя и ты куда-то ведешь: за эффективностью, за целью, за результатом. А где место партнерским моделям, всяким сообществам, горизонтальной организации, и приходилось ли тебе работать в таких горизонтальных партнерских структурах? Собственно, это рассуждение. Про лидерство и горизонтали.

Д.Б. Пока ты говорила, я думала про это. Я думаю, что это опять зависит от человека. Я ушла из найма, потому что человек, собственник этой компании, ушел с рынка. И я еще в найме побыла год, и нигде не было такого руководителя, нигде не было такого лидера. И когда мне хантеры давали, к кому приходить, я понимала, что я любое собеседование могу взять, любое. А когда я приходила, я понимала, что я не хочу. Я не могу даже заинтересовать, потому что мне не хочется этого делать. И на этом моменте я оставила это. И мне хантеры говорили: "Даш, ты не найдешь такого человека больше".

А.Т. А что такого было в нем?

Д.Б. Это абсолютно сумасшедшая, в хорошем смысле этого слова, личность, которая зажигала, которая увлекала. Я считаю этого человека учителем бизнеса и по жизни. Он мне ставил такие задачи... Когда в "Хорус" он взял меня директором, юридическим, главным... И сказал: "Сделай бизнес-план". Мне сколько там лет, 25. Какой бизнес-план? Я купила две книжки, почитала и через два дня сделала бизнес-план. Хороший он, плохой – я не знаю. Но я не могла сказать, что я не могу это сделать, меня этому не учили, трам-пам-пам. Каждый раз были такие задачи на очень сильный рост. И я с удовольствием это брала. Ну как с удовольствием. Мне каждый раз казалось, что это безумие, но когда я это делала, понимала, что не безумие. Вот эту задачу – я ее сделала. И настолько интересно было с ним работать. В "Хорусе", когда я на проекте была – я потом с юриста ушла на руководителя проекта по стройке, и он ходил на меня смотрел: "Дашка, как это можно было? Ты же юрист, зачем ты в стройку пошла? " А строители, знаешь, мужики на стройке, инженеры, шли и между собой разговаривали, и мне было слышно: "Говорил мне папа, учись лучше, а то на стройке будешь работать". И на всех этих совещаниях, когда я задавала вопросы: "А можно это сделать вот так?" На меня смотрели и говорили: "Девушка, вы что заканчивали?" Полгода мне это было неловко, но ровно полгода. Через полгода мне стало удивительно, чему учат пять лет или шесть в строительном институте.

А.Т. Кстати, я хочу сказать, что мой начальник, крутой бизнесмен, демонстрировал мне постоянно, как директору по персоналу, директору по обучению, что обучение, которое было до компании, его вообще не особо интересует, что все давно изменилось, и важно, что ты умеешь делать сейчас, сегодня, в нынешней ситуации, а не то, какой у тебя диплом.

Д.Б. Да, это было, но при этом я видела живость ума и я видела, как надо быть очень в тонусе, чтобы поддерживать дискуссию, даже на тему юридическую, в которой я профессионал. Насколько быстро это все соображалось. Я видела, насколько Гордеев погружается в тему, его интересующую, прямо до глубины, до костей, как он это все изучает, как он увлечен. Я впала в зависимость от вот этого увлечения, от этих горящих глаз. И эти горящие глаза, они настолько подпитывали, что мне очень долго сложно было жить без этого. Я очень хотела, я мечтала просто, когда же Сергей Эдуардович вернется, позовет меня на работу, я буду снова в таком же восторге и кайфе, как тогда, потому что в принципе, я трудоголик. У всех свои зависимости бывают, но вот я трудоголик, да.

Я давеча поймала себя на мысли, что я выхожу из школы в одиннадцать, например, мне это нравится. Я думаю: какая мне разница, что я из корпораций уходила в одиннадцать, в двенадцать, в час, что я сделала свою школу: я из нее тоже ухожу в одиннадцать, в двенадцать. Это человек.

А.Т. То есть лидер был нужен, да?

Д.Б. Да. Да, и этот человек может быть только лидером. В партнерстве он вряд ли может работать. Это другое качество человеческое нужно, и в партнерстве работать сложно. В школе мы выстраивали партнерство. Я пребывала в некой иллюзии, что у меня это партнерство получилось. И я подумала: ничего себе, круто! Я умею быть партнером и работать в партнерстве! Но оно закончилось. Год я прожила без партнера, и сейчас я опять понимаю, что мне нужен партнер. Вот прям нужен, человек, об которого можно думать, с которым можно советоваться, который может посмотреть на ситуацию с другой стороны, который может просто разделить работу. Что касается школы, то в принципе, если на это совсем поверхностно посмотреть, у нас очень партнерские отношения. Но при этом я понимаю, что да, у нас партнерские отношения, просто у меня функция администратора, руководителя. Иногда нужно принять решение, которое будет учитывать множество факторов, которые у меня в голове, и... ну кто-то должен принять решение.

Я сейчас была неделю в семинаре по чистому языку. Когда сделать перерыв? Кто-то говорит, через 15 минут, кто-то через полчаса, кто-то через час, кто-то через полтора часа. И я понимаю, что большинство людей уже думают: "Господи, дайте уже нам этим перерывом по голове и не надо обсуждать". Но при этом интересно пообсуждать и дать человеку все-таки принять решение. И меня напрягает ситуация, где я начальник и раздаю, что делать. Во-первых, сейчас я более компетентная – раньше я совсем некомпетентная была в общении с детьми и в работе с детьми, и уж точно в преподавании какого-то материала. Я понимаю, что учитель – он лучше знает, что делать. Он знает свой материал, он знает, как его донести, он знает, как в этот момент с ребенком и с группой детей общаться. А я не могу... То есть это неэффективно. Я дальше меряю "эффективность". Когда ты что-то сделаешь, и оно плохо сработало, вот сколько надо времени, чтобы привести это опять в точку "ноль". Если совсем грубо: ты наорал на ребенка, а дальше тебе надо будет еще месяц или два ходить вокруг него лисицей, чтобы он перестал тебя бояться. Это очень много времени занимает. Поэтому лучше заранее подумать про это и не орать, а какими-то другими методами воздействовать. Так же и в школе.

А.Т. Если я правильно понимаю, то эти партнерские горизонтальные модели нужны как раз для того, чтобы созданная система не мешала проявляться и проявлять все плюсы профессионализма личности.

Д.Б. Да. Для меня пример команды – команды в "Что? Где? Когда?" Когда они сидят, пять интеллектуалов, и шестой тоже интеллектуал, но его задача не правильные ответы давать быстрее всех и генерировать версии и гипотезы, а его сила в том, что он слышит все, что говорят остальные, и может выбрать правильный ответ, взять на себя ответственность.

А.Т. А он лидер или нет?

Д.Б. Я думаю, что нет, наверное, он не лидер в этом случае. Наверное, он больше на партнерской позиции, и все они там партнеры.

А.Т. То есть лидеры играют в это... другая игра, помнишь, была. Где один стоит и жмет на кнопки.

Д.Б. "Своя игра".

А.Т. "Своя игра", точно! Хорошо. А от чего зависит, например, воспитывать детей, или самому воспитывать себя: развивать в себе партнерские качества – слышать других, давать возможность проявиться членам своей команды, или переть как лидер. Может быть, ситуативно. От чего зависит?

Д.Б. От чего зависит проявление у ребенка этого?

А.Т. Когда нужно самому быстро нажать на кнопку, а когда прислушиваться.

Д.Б. Любому лидеру хорошо бы прислушиваться к мнению окружающих. Я сейчас за то, чтобы больше в команде учиться работать. Это сложнее. Потому что лидерство - оно природное, и если оно есть, оно проявится в том или ином качестве, никуда его не деть. У нас, кстати, немного детей-лидеров. Открытые лидеры вообще очень редко встречаются. Сейчас, среди младшего поколения есть такие, с лидерскими качествами, а до этого были ребята – серые кардиналы. Они лидеры, но когда им даешь ответственность, говоришь: "Вот ты сейчас главный", – все, задача будет завалена. А если ему не вручать лидерский флажок, то он все выстроит. Даже лидера надо учить выстраивать партнерство.

А.Т. А для чего? Ты начала с того, что ты умнее всех. И я тоже умнее всех. И зачем нужны эти все партнерства, эти команды, прислушиваться к другим, если мы знаем, как надо. Надо просто нанять правильных специалистов, и нормальный построить дом.

Д.Б. Мне так интереснее. А дальше лидерство надо выстраивать по каким-то критериям. А я вот в них не верю, то есть мне не хочется брать их за основу, не знаю, почему.

А.Т. Ты перешла к эффективности того продукта, который ты делаешь?

Д.Б. Да. Понимаешь, мне благодаря Гордееву удалось поработать с лучшими архитекторами на тот момент, и очень близко с архитектором, который жилой дом мой строил (не мой, а компании, в которой я была руководителем проекта). И я видела этого архитектора в общении с Гордеевым, и видела этого архитектора в общении с другим инвестором. И я видела, как эти люди зажигаются, им охота делать, им охота выдавать лучшее качество. Гордеев задает им такую планку, что им охота делать, охота выдавать лучшее качество. А это же человеческое все, это же человеческий продукт.

А.Т. То есть под лидером люди эффективно фигачат, просто под вдохновляющим лидером.

Д.Б. Просто когда у него горят глаза. И с другим инвестором эту роль приходилось выполнять мне, чтобы архитектор что-то делал, сделал классную работу, и тогда приходилось его зажигать. Ну, тогда мне и самой интересно было делать, но я понимала, что – ой, а раньше это был другой человек. И я видела прямо, как люди меняются.

Образовательные концепции, культурный код и выживаемость

А.Т. А давай, поскольку наши слушатели хотят образовательных концепций, то сейчас мы теперь переведем это на образовательную концепцию. Как мы видим это: если у тебя горят глаза, если ты еще такой человек, который над собой работает, допустим, как Гордеев – это лидер, такой развивающий лидер. То он там все. Под ним люди расцветают, типа тебя. То есть все правильно, значит, тогда воспитательная, образовательная модель должна быть такая же: глаза горят, ты всех собираешь, вдохновляешь заниматься чем-то, они все хотят нереально. Но почему-то мы такое не делаем. Или делаем?

Д.Б. Делаем. Я думаю, что делаем..

А.Т. А как у тебя это реализовано, кто у тебя зажигает? Вообще нужно ли у тебя зажигать детей, и как это?

Д.Б. Да, нужно. Но у меня это получается не специально, это получается автоматом. И учителей тоже, и когда люди понимают, и я сама понимаю, когда это еще кому-то надо, кроме меня, то и мне охота делать, и это такое взаимное.

А.Т. Подожди, подожди, давай, тогда тут находится развилка наших пониманий. Я считаю, что лидерская вдохновляющая модель не дает проявиться профессионализму или другой точке зрения, или мнению людей, которые находятся под ним. Ты же сама приводишь этот пример: что у тебя есть учителя в команде, и ты, как любой лидер, считаешь, что ты умнее всех – я провожу твои слова.

Д.Б. Да-да-да.

А.Т. Ну, Господи, что там не понятно, ну что, Марьиванна, ну что вы стоите! Ну ладно, Марьиванна – вот я, конкретно, в такой же ситуации, как ты в школе – я организатор школы и я начинаю, когда какая-то конфликтная ситуация, и я не могу больше терпеть, что она не разруливается. Я, значит, поскольку человек харизматичный, громкий, и так далее, я в это влезаю, всем говорю, как надо делать, то есть в этот момент беру управление на себя, всех вдохновляю, и все. И потом я очень недовольна собой. Потому что, чем все кончилось? Я разрулила, да, результат достигнут. В этот момент дети перестали драться, или что там они делали, то есть какой-то результат достигнут. Но это приведет только к тому, что в следующий раз нужен этот внешний разруливатель, нужен этот внешний энергичный человек. Они все проехались на моей энергии вместо того, чтобы собраться с силами самим и разрулить внутри себя. Я могу конкретно, но ты, я думаю, понимаешь, о чем я говорю. И что? Я недовольна этим, потому что не произошло никаких системных изменений, как решать в дальнейшем эту ситуацию, не понятно. Более того, решила ли я ее лучшим образом – не известно, а ответственность теперь несу за нее я, потому что это я взяла на себя все рычаги управления, и все! И поэтому мы выстраиваем свою образовательную модель – мы занимаемся свободным самонаправленным образованием, как мы это называем. Наша школа, дружеские школы. На этом, как я понимаю, построена вся эта идея самонаправленности. Технология самонаправленного образования заключается в том, чтобы НЕ вдохновлять, НЕ вести ребенка, уже в данном случае, именно из-за того, что ты добьешься конкретного результата, он нарисует эту божью коровку наилучшим образом, но не пройдя собственного пути, не выразив себя, собственного отношения, не проявив профессионализма в данной ситуации, то есть если перевести на рабочую ситуацию – не решив эту проблему. Значит, ТО, ради чего мы делали все это образование, оно не достигается, и в итоге ты сидишь с этой божьей коровкой. Что ты думаешь по этому поводу? Понятен вопрос?

Д.Б. Да, да, понятно.

А.Т. Мы считаем, что вдохновляющая, ведущая, лидерская роль не дает проявиться профессионализму, личному взгляду человека, который находится на ступеньке ниже, или под лидером, под управляющим, и не создает систему его самостоятельной деятельности. Что думаешь по этому поводу? Применительно к детям.

Д. Б. Всему... пытаюсь понять, с какого конца подойти... его надо научить, ребенка. И горящие глаза учителя могут заинтересовать, вызвать желание погрузиться в тему, в предмет, в решение каких-то задач, или еще чего-то рядом с человеком. У ребенка нет еще того набора, из которого он мог бы выбирать. Ему надо дать калейдоскоп знаний и навыков.

А.Т. Ну подожди, ты пришла к начальнику, он тебе говорит, что нужен бизнес-план. У тебя тоже еще ничего нет. Ты еще этих бизнес-планов не писала никогда, и тебе 25 лет, он тебе говорит: "Иди, пиши бизнес-план". И ты пошла, взяла книжку, набрала то, что тебе нужно было для решения этой задачи.

Д.Б. Понимаешь, здесь была ключевая тема – мне было интересно это сделать. А ребенку это может быть неинтересно делать. И мало того, сейчас детей на "слабо" взять вообще невозможно, посулить какой-то приз в конце – нет, они лучше сразу вообще за это не будут браться. То есть давать ребенку по силам какую-то задачу так, чтобы он сам заинтересован был, я даже не знаю. Применительно... Смотри, у нас расписание и занятия, и выбора нету по большому счету, на какое занятие идти. Но у нас был опыт, когда мы предоставили выбор, например, идешь на музыку или идешь на рисование. Столкнулись с тем, что а) сложно выбрать, и это такой некий стресс для ребенка, б) он выбирает сегодня одно, завтра другое, а если заниматься, например, хором, пением, то хорошо бы приходить на каждое занятие, потому что оно последовательное, ты в команде. А если тебя раз нету, ты пошел туда, ты пошел сюда.., а дальше надо понимать, что ребенок учитывает при выборе того или другого: по пути наименьшего сопротивления или иногда бывают очень смешные какие-то выборы, мотивация.

А.Т. Как и любой человек занимается чем-то, что ему интересно, что ему нравится.

Д.Б. Да, да! В том-то и дело! Конечно, да.

А.Т. Давай продолжим. Мы считаем, что не надо его вдохновлять, потому что это не дает ему проявиться. Ты говоришь, что надо вдохновлять, может быть, если я правильно понимаю, не инструментально, а горением, а дальше он уже найдет свою дорожку. Но ты, главное, индуцируешь ему некоторое желание. А что такое с ним, почему ты не доверяешь, что ему самому интересно? Ну да, ему интересны сегодня математика, завтра физика, почему нет?

Д.Б. Я его хочу научить, сейчас... две мысли в связи с этим. Первая – мне очень понравилась, где-то я в книжке это прочитала художественной: ребенок учится не тому, чему мы его учим, а тому, как мы живем. И вот если он видит горящие глаза и искреннее отношение к учебе, когда всем интересно – а у нас всем интересно, всем любопытно, то и он сам это хватает и принимает эту модель для себя. Второй момент... улетучился из головы.

А.Т. То есть он заряжается какими-то горящими глазами людей, которые рядом. Им интересно этим заниматься, как ты в начале рассказала – что и преподаватели, и все делают то, что им нравится, и ты делаешь то, что им нравится, и ребенок, находясь вот в этом поле, тоже приучается делать то, что ему нравится.

Д.Б. Да.

А.Т. Мы подходим к концу, самый небольшой вопрос. Смотри, у меня такая картинка сложилась. Я сейчас перескажу, как я поняла содержание. Человек рождается. У него есть какая-то наследственность. Но у всех разная доля этой наследственности. И люди еще не похожи по умению... Ты меня поправляй, если я не так. Люди не похожи по умению самоорганизовываться. Они не похожи, они двигаются, они встречаются с какими-то людьми, событиями, книгами – внешними факторами. Человек встречается с этим, и у него есть любопытство, ты много раз говорила, что у тебя есть это качество – "любопытство", интерес к внешнему, и потом уже, если тебе это интересно, ты в это забуриваешься. То есть ты все-таки выбираешь через интерес. Тебе представлен большой спектр всего в жизни вообще, можно пойти туда учиться, туда работать, туда... но ты же выбираешь благодаря интересу. Ты идешь сам за этим интересом, и ты туда забуриваешься, и тогда все получается хорошо. Где здесь место лидера? Он где стоит? Вот эти, может быть, поворотные люди, вот они?

Д.Б. Место лидера.., его может там и не быть. Встреча с лидером, возможно, может наоборот, как-то повредить раскрытию тебя. Если лидер что-то говорит, и ты за ним идешь, в этом потоке ты можешь потерять себя, в принципе. С духовными учителями свою духовность ты не находишь, ты идешь за чьей-то…

У меня еще одна мысль появилась, надо было мне их записывать. Первая – кодовое слово "культурный код", а вторая – слово "выживаемость". Я их сейчас зацеплю, чтобы не забыть. У меня есть такая очень циничная оценка детей, да людей в принципе, как степень выживаемости. Человек должен быть выживаемый. И ребенок, его надо научить выживаемости в этом мире. Причем навыки выживания в лесу, в поле или еще где-то в горах, они сейчас неактуальны. Надо научить выживать с зумом, в городе, если человек собрался жить в городе. Мне кажется, в деревне научиться жить, может, проще. Ну не важно, этому тоже надо научиться. А дальше выживаемость эту можно раскрывать. Это и способность принять решение, и сказать "нет", и отстоять свои границы, и получить знания и навыки. И вот мне кажется, чем больше человек приобретает знаний и навыков, тем выше у него степень вот этой выживаемости. У него больше выбора потом, и больше способов выхода из каких-то ситуаций, больше вариантов решения задач. Это одно кодовое слово. А второе… в комментариях у Лики Крючковой, обычно я не часто это делаю, а тут интересный вопрос – я ответила. Так же, как у Алины был интересный вопрос – я ответила. Я поняла, что интересный вопрос, мне охота потратить время, чтобы сформулировать, и понять про себя и для себя же, что я умозаключения тоже какие-то делаю и прихожу к каким-то выводам. И вот в этих комментах я писала, и поняла, про что школа – это то, о чем я сейчас размышляю, в отсутствие людей. Слушай, я много говорю, потому что я мало разговариваю с кем-то. Передача культурного кода. Я пока не знаю, как его описать. Мне очень нравится, что дети у нас в школе играют на флейте, и я слышу слова, которые ласкают мой слух: диезы, бемоли, вторая октава, еще что-то – и мне это нравится. Мне нравится, как у нас сейчас учитель русского обалденно рассказывает про русский и литературу. Родители, правда, иногда возмущаются, что она не дает им какие-то упражнения на дрессировку, на оттачивание почерка, и так далее. Но я объясняю это тем, что зато этот человек передает любовь к предмету, вот что важно. Она дает, она делится своей любовью к русскому и литературе – она прямо обожает и русский, и литературу. И после часа общения с ней в зуме, дети меня просят: "А можно нам еще занятие". Но я понимаю, что нет, потому что иначе я потеряю учителя, это очень напряжно. И этот культурный код, который передается, и те разговоры, которые у нас в школе случаются, и дети их невольными слушателями становятся, мы не прогоняем их с кухни, они иногда замирают тушканчиками и слушают и видят, как мы разговариваем, какие фразы мы используем, как их строим. И когда дети потом это используют в своей речи, я очень этому радуюсь. И когда с ними, сейчас четырнадцатилетними, так приятно разговаривать, мы разговариваем приблизительно на одном языке. Мы можем уже пошутить, и я уже могу спокойно сарказм включить – после РБ и юристов без этого жить невозможно. Поэтому я удивляюсь, почему иногда удивляются люди на мои шутки.

Но сейчас я очень это усекла, то есть сейчас я с детьми практически не шучу, а с маленькими так вообще... уже поняли, что в каких-то случаях даже нельзя, а в каких-то случаях это бесполезно, дети этого не понимают. Когда девочка, например, 10 лет, я ее спрашиваю: "Что ты не общаешься с девчонкой, с подругой со своей, у вас все нормально?" Она говорит: "Да нормально, у меня же есть свое личное пространство, чего она в него лезет. Я хочу побыть одна". Этого нет, специального урока по тому, что такое личное пространство и как его ограждать. Это есть в общих обсуждениях, разборах конфликтов, в моем отношении к этому, в отношении к конфликтующим сторонам среди детей. А дети иногда, это мальчишки восьмилетние (я просто модератором выступала, сижу между ними и слушаю), они разговаривают так, как будто занудные сорокалетние мужики, абсолютно спокойно. Я думаю: "Боже мой, как это?" Понятно, что сейчас дети поднаторевшие в эмоциональном интеллекте и в умении разбирать свои чувства, мысли и эмоции, но тем не менее, мы кого-то учим этому, а для кого-то мы продолжение того, чему их учат в семье.

А.Т. Мы уже заканчиваем, спасибо. У меня сложилась такая картинка. Мне кажется, у тебя ключевые слова: нравится, интересы, зажигание. Я вижу твою школу, как такое... в общем, людей, которые занимаются тем, что им интересно и поэтому рядом с ними дети вовлекаются, дети зажигаются, может быть, не самой этой деятельностью, и тем, как ее делать, а интересом, любовью к этой деятельности, а дальше это уже технические вопросы, как и у тебя когда-то было в работе. Похоже на это?

Д.Б. Да.

А.Т. Вот Лена к нам присоединилась. Лена, есть ли у тебя вопросы?

Л.З. Привет-привет! От Ника Федорова вопрос про лидерство. Он спрашивает: "Лидер – это наследственное. Вы имеете в виду социальное наследование?"

Д.Б. Я думаю, что это не наследственность. Это то, с чем человек рождается. Это генетическая какая-то данность, я не очень разбираюсь в этих терминах.

А.Т. Понятно. Лен, может, у тебя есть вопросы к нам?

Л.З. Слушайте, очень интересно вас слушать, правда, и так здорово, что Даша, ты говоришь так неспешно, и как раз успеваешь как-то у себя в голове прокрутить. У меня вопросы, конечно же, про какую-то школьную вашу жизнь. Ты говорила, что сама очень не любишь заставлять, что в принципе человека заставить невозможно, если у него собственного интереса нет, да? Но все-таки не может же быть, что у всех учеников вашего потока есть интерес к текущему уроку, к конкретному предмету. Как вы это решаете? Или это действительно на 100 процентов перекрывается личностью ваших учителей.

Д.Б. Конечно, бывает, что скучно человеку. Но вот он сидит, скучает. Но младшие дети, они умеют себя развлечь. Можно сходить водички попить, в туалет, за ручкой, в принципе пойти в коридор. То есть в комнате-то его никто не держит, поэтому он может пойти и путешествовать, найти меня, я ему точно дам что-нибудь интересное поделать или пообщаюсь, как минимум.

А.Т. У вас можно слиться, да, с урока?

Д.Б. Да, можно. И вначале, когда либо ребята новые приходят во второй, в третий класс, либо первоклассники, им вообще, например, сложно понимать, что происходит, то да, мы это позволяем делать. Потом начинаем потихонечку убеждать, что сейчас надо пойти на урок. И потом с удивлением замечаем, что надо же! Что-то мы этого человека в коридоре не видели уже давно!

А.Т. Но при этом у вас есть контрольные, да, какие-то, итоговые работы, к которым надо готовиться. То есть, если со всех уроков слиться, то контрольных не напишешь, так же, как в обычной системе.

Д.Б. У нас аттестация в школе, к которой прикреплены дети, они там сдают контрольные, да, их надо писать. Мы к ним готовимся, не знаю, за неделю, может, до этой контрольной, так просто потренироваться. А так это не самоцель.

Л.З. То есть у вас свои внутренние процессы идут, а потом вы как получится, так и сдаете, да?

Д.Б. Да. А с точки зрения оценки детей, на самом деле, оценка детей – это очень интересная тема, однако ее лучше сейчас не затрагивать. Но мы же знаем уровень детей, поэтому любому родителю, если родитель готов слушать и вступать в диалог, а у нас сейчас такие родители, которые готовы к этому. Сейчас обалденный состав родителей, кто готов слушать и рассуждать о своем ребенке без болезненного такого отклика именно вокруг ребенка. Нам понятен уровень ребенка, нам понятно, что он может делать, мы знаем, что он может делать, что не может, в каких обстоятельствах его способность "может" переключается на "не может", и с этой точки зрения мы можем подсказать, куда идти лучше или что развивать. Семиклассники, например, в прошлом году я со всеми родителями пообщалась, и мы с ними поняли, куда лучше ребенка дальше направить. Были девчонки – девчонки в основном, знают, чего хотят, знают, куда идти, но все равно я подсказываю. В курсе бываю школ, и государственных, и негосударственных, и могу подсказать, где человек лучше. Один мальчик, например, прямо очень горжусь этим, его хотели отдать в экономическую школу, потому что у него математика хорошо получалась… Он ходил говорил: "Чем экономисты занимаются?" И в последний момент буквально, поговорив, мы сказали: "Может, попробуете в Киношколу, он же классно пишет, у него такая фантазия". Он такие, знаешь, схемы придумывал. Я вспоминала Гордеева и корпорацию, еще менеджеров, которые когда говорили схемами, я не успевала следить за ними. Вот этот ребенок придумывал такие схемотехники игр, что дети слушали его с открытыми ртами и не играли, потому что непонятно, как. И он сейчас в Киноколледже, пока что ему все нравится, не знаю, правда, как после самоизоляции все будет. И там есть невидимые такие штуки, которые на поверхности... Ребенок, например, что-то ему очень нравится, а мы видим, что помимо того что здесь, на поверхности, внизу там целый айсберг того, чего ему можно развивать, и то, к чему он шел эти годы.

Это на какой вопрос я отвечала?

Л.З. Не важно, прекрасно ответила! Там как раз Анна Быстрик пишет: "Даша – мастер вовлечения в атмосферу и предлагаю провести отдельный эфир про оценки".

А.Т. Мы закончили... Как раз Даша сейчас разогрелась перед завтрашним днем открытых дверей.

Я рада, что нам удалось сегодня поговорить о личном, такое открытие, и я хочу вернуться к твоим начальным самым словам, что ты меняешься со временем и начинаешь понимать, что это такое – все люди разные. Меня последние годы так в эту тему прет. Я так в реальности начинаю понимать, что это такое, когда ты слушаешь концепцию, которая тебе кажется неправильной, ошибочной, непонятной, плохо сформулированной и так далее, ты просто ее слушаешь и пытаешься именно только ее прояснить, а потом уже переваривать как-то. Для меня это прямо новое, реально. И я тебе благодарна, действительно, за какой-то такой тихий, бережный диалог, и я очень-очень много услышала. Так что тебе спасибо большое.